Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-2 [СИ]

Глупая сука… Что ты знаешь о свободе? Много ли нужно свободы покусанным крысами малолетним детям. умирающим от обезвоживания. Много ли нужно свободы матерям, которые вынуждены продавать малолетних дочерей кяффирам, приехавшим поразвлечься. Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед Пророк Его! Вот то, чего должны придерживаться все! А тем, кто против — удар мечом по шее! Кто вносит раздор, кто призывает мусульман принять иную веру — всех надо убить!

Он уже взял с нее обещание в Вашингтоне попросить для него статус беженца, преследуемого властями. Если все получится — он переедет в страну, где живет Главный Сатана. Получит там документы, обоснуется. Потом вызовет братьев, накопит оружия. Его научили делать взрывчатку — для нее всего-то нужны удобрения и солярка. А потом… школа… больница… торговый центр. Если неверные приносят войну и страдания на землю Ислама — они пойдут и принесут войну на земли неверных. Так будет. Аллах Акбар, так будет!

Он проснулся от легких шагов… Алиссон старалась идти как можно тише, но он услышал это. Дождался, пока женщина войдет в ванную, затем пошел следом.

Алиссон как раз успела раздеться, когда он вошел в душ. Схватил ее сзади…

— Исмаил… мне нужно идти… — простонала она

— Куда?

— Дик… этот придурок хочет со мной встретиться…

— Несколько минут у нас есть?

— Наверное… есть…

— Что с тобой, старушка? — усмехнулся Дик, глядя на неприбранную, с мокрыми волосами напарницу. Про ревность тут речи не шло, Дик был… ну, короче, небесно-голубого цвета и скорее это Алиссон надо было ревновать Исмаила к нему.

— Черт… обязательно было звонить именно сейчас? Я спала часа три

Дик подмигнул ей

— Обязательно. Знаешь, один парень шепнул мне на ушко, что кое-что будет сегодня.

Дик тоже нашел здесь развлечений для себя. Несмотря на то, что в Коране за педерастию предусматривалась смертная казнь обоих партнеров — в Египте, как и во всех арабских странах, гомосексуализм цвел пышным цветом. Особенно сильно он расцвел после революции — туристок больше не было, женщины были малодоступны, новая власть усердно принялась обряжать всех в паранджи и разрешила «убийства чести».[42] Недоступность женщин в сочетании с вполне естественными желаниями молодых людей делали свое черное дело: на каждой второй улице были клубы без вывесок, это значило — для гомосексуалистов. Массовый гомосексуализм стал одной из визитных карточек Каира, теперь из-за этого сюда приезжали с «толерантной» Европы в секс-туры. Особенно усердствовали немцы.

— И что он тебе сказал? Что израильтяне намерены нас бомбить?

— Он сказал, что будет большая заваруха. Здесь, в Египте.

— Господи…

Заварухи здесь ждали. Даже принимали ставки на то, когда она будет. Это было примерно как в семнадцатом, в России, когда либеральные газеты в октябре публиковали статьи с размышлениями о том, когда большевики пойдут на штурм Зимнего. Всем, что местным, что журналистам было понятно, что обстановка ненормальная, что основные проблемы не разрешены, что экономическая ситуация в стране многим хуже, чем при Мубараке, что власть не может выполнить данные народу обещания. В Саудовской Аравии беспорядки, Катар сильно прищучили — спонсоров у арабской весны больше не было. И единственное, что власти остается в такой ситуации — создавать образ врага. С другой стороны — образованный класс и военные все больше и больше недовольны ситуацией: они получили практически противоположное тому, о чем мечтали, когда свергали Мубарака. Вместо власти они оказались в оппозиции, причем в отличие от осторожного Мубарака — исламисты, как партия власти, когда им что-то не нравилось, просто меняли правила игры, говоря: это — не от Аллаха. Короче говоря — они плохо умели играть в шахматы и когда начинали проигрывать — хватали доску и били противника по башке. Многие очень богатые египтяне сумели смыться из страны, деньги их были заранее переведены в заграничные банки — но многие не прочь были вернуться и править и потому вкладывали деньги в контрреволюцию. Не против контрреволюции были и американцы и европейцы: американцы уже смекнули, что натворили, а европейцы понимали, что ни в Ливии, ни в Судане не будет спокойно, пока неспокойно в Египте — а и там и там была нефть. Но исламисты… даже не совсем правильно — ислам пользовался искренней поддержкой как минимум семидесяти процентов населения Египта. Можно было сливать сколько угодно компромата на деятелей исламских партий, на их взятки, на их образ жизни, мгновенно ставший роскошным, на их развлечения с детьми, с мужчинами — но это порочило отдельных людей, а не идею. Те, кто пытался опорочить ислам, применяя западные методы слива компромата, не понимали, что их усилия никогда не приведут к желаемому результату: у нищих египтян не было ничего кроме ислама, исламской справедливости, и они за него держались как потерпевший кораблекрушение — за обломок доски. Хуже того — слив компромата приводил к тому, что симпатии простых египтян смещались в сторону все более радикальных и фанатичных исламистов: приспособленцы, лицемеры уходили и на их место вставали подлинные фанатики, которые и в самом деле верят и в самом деле не берут взятки — зачем им, если завтра весь мир будет принадлежать им?! Так, египетский социум все более и более радикализовывался, расползаясь по краям политического спектра, противоречия из решаемых становились непреодолимыми и ставки на то, когда «грохнет» — стало уже одной из местных жутковатых игр.

Правда, она и до этого не раз слышала про то, что «завтра будет плохо».

— Тебе сказать, сколько раз я это слышала?

— Да, но сейчас идет война…

Война здесь воспринималась как нечто потустороннее — и в то же время как реальное, то, что может всех задеть в любую минуту. На Востоке вообще фаталистически относятся к жизни: во время войны Судного дня с полос израильских аэропортов взлетали истребители — бомбардировщики и тут же садились самолеты международных рейсов, которые никто и не думал отменять. Когда стало известно, что Израиль нанес удар по Ирану — местная пресса буквально взорвалась. На первых полосах газет печатали карикатуры на Израиль, на израильских политиков, посылали в адрес израильтян все возможные проклятья, открыто призывали нанести ответный удар. Казалось, что все противоречия на какое-то время забыты перед лицом обшей опасности и общего врага — но власть и правительственные газеты в данном вопросе заняли самую осторожную, даже консервативную позицию. Алиссон отлично понимала почему. Иран был парией арабского мира, его нигде не любили, потому что шииты, персы были высокомерными и считали себя по происхождению выше арабов. Потому — даже в самых радикальных статьях и фетвах — проклинали Израиль, но в то же время не призывали помочь Ирану. Во-вторых — в расколотом обществе очень опасно было делать какие-то резкие движения: Алиссон слышала, что сейчас идут переговоры между духовенством и армией: ситуация, нереальная еще месяц назад. В третьих — израильская армия и при Мубараке был сильнее египетской армии, а сейчас, в условиях, когда часть опытных офицеров погибла, часть бежала, американцы прекратили поставки запчастей к F16 (а Египет обладал четвертым по величине парком мира этих самолетов), в самой армии не прекращалось брожение… короче говоря, в таких условиях Израиль сам только и ждал повода, чтобы на законных основаниях разобраться с исламской революцией у себя под боком. Может быть, даже операция в Секторе Газа была своего рода вызовом и провокацией: попробуйте что-либо сделать и мы. Каир был в зоне досягаемости самых устаревших израильских самолетов и сейчас самые дальновидные из каирских торговцев уже прикрывали свои лавочки и отправлялись с семьями в провинцию, пересидеться. Но с другой стороны… сейчас устраивать переворот… они что — с ума сошли? Израиль же только этого и ждет!

Алиссон поняла, что Дик взял след и не уступит. В нем это было — непреклонность… он был как собака — ищейка.

— Господи… что ты хочешь?

Дик подмигнул

— Просто проехаться по городу.

— Но сейчас же комендантский час!

Его ввели после начала войны. И в это же время запретили стрелять в воздух — от стрельбы могли подумать, что Израиль выбросил на Каир десант. Вообще, обстановка в столице была на опасной грани.

Дик с хитрым видом достал пропуск. Военный.

— Но откуда он у тебя!?

— Мой друг служит в полиции. Ему надо было сто долларов. А мне — пропуск. Поехали?

— Я позову Исмаила.

Дик придержал ее за руку

— На твоем месте я бы не стал этого делать.

— Что? Но он наш сопровождающий! Его нам…

— То-то и оно. Мне неохота светить перед ним пропуск. Поняла?

Алиссон раздраженно смотрела на напарника. Если бы не старательно прививаемая толерантность — она бы высказала этому мелкому извращенцу все, что о нем думает.